Разумеется, подготовка к празднику в  Эверстейте не оставила равнодушным маленького полурослика. Который, хоть и не планировал выступать, а от места среди жюри в девятый раз отказался, всё-таки, на минуточку, окончил Высший Колледж Искусств! Так что, конечно, он, может, за неделю в баню сходил! Может, за месяц готовился к таинству!

Но шутки врозь. На торжество действительно следовало одеться по моде, а кто же может в этом помочь, как не Донна Белладонна, выдающаяся модельер! К тому же, через какое-то там пятое колено она приходилась Ромке троюродной сестрой его двоюродной тётушки по линии деда, так что лалафель отправил пару писем, сделал один звоночек. Увы, как оказалось, госпожа Беладонна не смогла принять его заказ, ибо находилась под следствием: Префекториум заинтересовался некоторыми её делишками насчёт поросят и недвижимости. Но озадаченному пятиюродному племяннику всё же дали координаты одного эльфа, тонкого и ранимого, который "молодой вундеркинд и будущий законодатель мод всего континента". Ромка вздохнул, набрал другой номер, — и уже через пять дней его подозвал босоногий мальчишка и повёл на почтовую станцию. Там полурослика уже ждал заколоченный деревянный ящик, тяжёлый и тихо позвякивающий.

Заинтригованный Ромка с небольшой помощью парочки почтовых бородачей всё же открыл его, явив миру набор праздничной одежды, пошитой юным эльфийским протеже Донны Белладонны. Внутри лежали: невозможно, невообразимо крутые высокие ботинки с кучей ремешков и пряжек, да на шнуровке и грубой подошве, чёрные кожаные штаны со шнуровкой по бокам и чёрная же туника в интересных тёмных узорах, лишь по краям окантованная узором под пламя. Обнаружилось, впрочем, что на груди, помимо рунических узоров и стилизованых тёмных черепков, издалека незаметных, сияла белоснежная буква "А" в кружочке. Ромка за голову схватился — о чём думает этот эльф? Что за пижонство? Что за попытки одеть его в какого-то сектанта? Нет, лучше голым ходить по Эверстейту, чем обнаружить такую пошлость вкуса.

Почтовые бородачи, увидев такую оказию, не выдержали и грохнули молодецким хохотом. Ромка закрыл лицо руками. Ну и шуточки у тётушки Донны! Её протеже, конечно, знал толк в одежде, как и полагается эльфу. И все свои знания применил для этой посылки, ничего не утаил, не пожалел. И поэтому, во избежание, писем тётушке в ближайшее время Ромка больше решил не писать. Но одеяние, если честно, чем дальше, темб больше нравилось полурослику. А что! А что! Очень смело, стильно и молодёжно!

"Надеюсь, я его надену не задом наперёд", — подумал он, оглядывая тунику.

В итоге в день праздника Ромка, сияя как зимняя ёлочка, вышел на свет солнышка в этой самой черно-кожаной гамме с черепками, улыбаясь во все здоровые крепкие зубы. Это была счастливая и довольная улыбка. Карие глаза играли тёплыми радостными огоньками. Он, находясь в превосходном настроении, повесил на плечо свою любимую сумку, закрыл дверь дома и пошёл куда следует, кивая по дороге знакомым.

Улица была заполнена пряными запахами праздничной еды, духов путан, одеколонами знати. Ромка решил собравшихся немного обойти, — из-за совсем не выдающегося роста подобные толпы его раздражали. Он, ловко лавируя между перекрёстками и переулками, наконец, выбрался на площадь, где должно было случиться главное для него таинство — состязание музыкантов и певцов.

В отличие от седых и строгих коллег, Ромка любил все песни, а не только сложносочинённую классику. И песен он знал очень много. Некоторые были откровенно детскими, некоторые в приличном обществе петь было нельзя ни при каких обстоятельствах, — да и неприличное общество от некоторых из этих шлягеров точно было покраснело, — некоторые были длинные и грустные, а некоторые в три повторяющиеся строчки и не имевшие никакого смысла. Ромка любил все песни, старательно их заучивал.

Немного потерявшись, он обратился к тучному вигилу в праздничной форме.
— Дядь офицер, а скажите...
Офицер взмахом руки прервал полурослика, а взмахом второй передал его какому-то человеку-подростку, стоящему рядом. Судя по нервному взгляду, красным глазам и взъерошенной причёске, подросток был волонтёр.

— Этот парень тебе сейчас всё объяснит, — сказал он степенно.

Ромка подарил парню, который должен был ему все объяснить, полный надежды и веры в лучшее взгляд. Тот посмотрел на лалафеля в ответ, причем посмотрел как-то странно, но заучено начал перечислять варианты отдыха, соревнований и развратного досуга. Лалафель потер брови и про себя решил, что разлагаются духовно здесь очень даже умело и со вкусом. Ладно, — подумал он, — всё не съешь, везде не развлечёшься. Без фанатизма отдыхаем, в общем, времени до выступления музыкантов не так много.

— ...эта музыка популярна во всём мире. Даже наши северные соседи гномы предпочитают иной раз заменить поход в любимую...
— Во, — остановил парня Ромка. — Раз популярна во всем мире, да настолько, что может заменить поход в любимую, тогда на этом и остановимся. Против мира не попрешь. Что ж мы, необразованные неучи какие или злодеи? Нет-нет, мы за мир! Это мне куда? Прямо во двор и налево?
— Э... нет, — растерялся собеседник. — Это... вон туда.
— Спасибо, сына. Хороших тебе выходных.

Ромка и без него уже знал, что "вон туда". Острый слух равнинного лалафеля уловил доносящиеся из красивых цирковых шатров первые аккорды вступления известной гномьей песни "В Гидерхольм по этапу". В ней было сто восемнадцать куплетов, так что можно было не торопиться.

Полурослик воспрянул духом, поправил чёрную тунику и, звеня невозможно крутыми ботинками, пошагал к шатрам.

Чем привлекателен высококультурный быт? Тем, что каждый сам себе без всяких сцен создает собственное пространство. Кто-то смелее, кто-то робчее, кто-то поёт как деды пели, а кто-то выводит самую что ни на есть авангардную композицию. Пьесу, в которой трагические куплеты совершенно дико ложатся на развесёлые мелодии безумных композиторов, а костюмы один другого краше. Примерно в таком культурном пространстве сейчас ощутил себя Ромка.

Мир был к полурослому наставнику суров, но справедлив.
Сегодня в основном суров.

Только бы сегодня обошлось без этого! — думал он, лавируя между высоченных людей. Ну без этого, которое всякое. Ну там, встреча некстати, после чего стандартный пакет вопросов от пожилых матрон, положенный при встрече: почему без шапки, где его родители, почему без шапки, а не маловат ли он, хорошо ли питается и почему, в конце концов, без шапки? Или чтобы сейчас подбежит собака и под весёлый лепет хозяина "да это он так играется" откусит Ромке всего Ромку вместе с ушами. Или, например, погаснет солнце и обрушатся звёзды, — что угодно может случиться, чтобы не дать ему послушать выступление менестрелей. Гороскопы были тревожные, так что он был готов ко всему. Единственное в чём гороскоп был категоричен, так это в том, что не существует вероятности, что незнакомый синдариец выльет на него полный флакон орочимасла. Звёзды считали это невозможным сегодня с девяти до девятнадцати. А в остальном — может быть что-то! Что-то всякое!

Именно о сценариях всякого задумался лалафель в тот момент, когда флакон обрушился на его Чудесный, Замечательный Наряд От Лучшего Эльфа В Империи. Жидкость мгновенно растеклась по тунике.

Ромка зажмурился. Затем решился, открыл глаза и глянул на тунику.

Всё было не так плохо. Пятно было небольшое и на чёрном не очень заметное. Когда робкая надежда на счастье попробовала махнуть крылышками, ноздри уловили резкий, мощный запах. Запах был такой, что лалафель решил, что всё, и Ромка Топоромка перетрудился, надорвался эдак, приветливо навернулся мозгом с дуба разлапистого, дрейфанул безвозвратно в туманное безумие, поехал, отчалил и спрыгнул, беззаботно крякнул башкой. Потому что таких запахов не бывает. "Орочимасло", — понял он и чуть не заплакал. Лалафель зажал нос лапками, в отчаянии оглядываясь в поисках пути для бегства. Но бежать от себя самого было некуда.

Когда обоняние перестало транслировать в разум случайные числа, лалафель, не отпуская носа, поглядел на виновника ситуации, распластавшегося на земле бренной.

— У Зильберштейна покупали, — грустно констатировал Ромка. — Наш безумный учёный. Начинал с производства турбоспирта, что-то там на березовом угле, очистка, вкуснота неимоверная, польза фантастическая. А закончил вот такой парфюмерией. Отрадно, что не у меня одного сегодня будет день набекрень. Щас этот старый Зильбуцкер на ваши-то деньги накидается и мало места будет всем, где-то в районе восьмидесятого куплета старый добрый Эверстейт запылает со всех восьми концов, так как этот Зильберман известный на всю Империю дебошир и крышетечник.

Запах усиливался.

Мысли о закупке орочимасла в праздничный день у сомнительных розенкрейцеров — не от Единого Создателя нашего приходят, — подумал лалафель. Нет, не от Единого.

Полурослик встал над лежащим на земле гражданином в маске, скрестил руки на груди.

— Представьтесь, пожалуйста, как вас зовут, — строго потребовал он. — Я Ромка, музыкант.

Отредактировано Romqa (2020-09-25 19:46:57)

— Я лично не химик! — заметил полурослик. — Но, по-моему, эта дичь при смешивании даёт ещё более острый запах. И что-то мне подсказывает, что если воняющего орчатиной лалафеля ещё хоть как-то стерпит высший свет, то уж лалафеля, воняющего как два орка... да что там, как автобус орков точно затравят собаками.

Ромка вздохнул.

— Вот эти вот пузырьки — они для духов. А ушлый гном вам под видом одеколона продал орочимасло, жидкость широчайшего применения. И стекломой, и масло для мечей, и очиститель, и растворитель... словом, какое угодно применение, только не парфюмерное. И где, гхыр его побери, этот старый гном берёт ингредиенты на эту пакость, он же во все эльфийские города больше невъездной...

Снаружи ничего не изменилось. Только народ как-то уж очень осторожно обходил пахучего полурослика и лежащего парфюмера. Весело светило солнце. Кричали где-то неподалёку затеявшие игру дети. Стайка птиц нервно клевала крошки от печенья.

— Ладно, — решил Ромка, — что сделано, то сделано. Идемте выпьем колониального кофе с виндарских земель, вон наливают снаружи. Проветриться всё равно что так, что так надо, а то мой ужасающий запах и ваша устрашающая маска совсем-совсем не помогут попасть в шатёр к музыкантам. Вы в этой маске сегодня зачем? Потеряли глаз на производстве? Безобразны с рождения? Или вы принц-инкогнито в изгнании, поэтому в маске?

Отредактировано Romqa (2020-09-25 22:19:21)

Полурослик поднял руки.

— Я всё понял! И ни слова больше! Я тому недоастрологу, что карты тянул, так и передам, чтоб своими картами играл строго в "дурака" и не лез в гороскопы к нормальным лалафелям. Ну ничего, отделались лёгким испугом. Спасибо судьбе, что этот гном вам «Смесь пастор-сержант № 23 «Дегтярную от вшей» не втюхал.

Бывают такие состояния, когда вот чуть-чуть еще, еще полвздоха, и всё! Эмоция так переполнит, что трясущегося и рехнувшегося тебя будут ловить полгода сетями усталые добровольцы среди осин сутулых по буеракам. Это как с озоном. Глотнешь вкусно пахнущего огурцами воздуха и потом таращишься, переживая ощущения. Или вот как с орочимаслом — тоже работает. Тоже переживаешь.

Лежащее на земле тело лежало и никуда не торопилось. Принц-инкогнито явно со своим телом дружил, в вот само тело принца-солнцефоба боялось. По дружбе такие субъекты способны на многое, тело это знает.

— Ну пусть, в общем. Кофе идёте пить? — поинтересовался Ромка. — Идём кофе пить.

— Ой не тех гномов вы слушаете, ой не тех, дядь вшляпе, — покачал головой Ромка. — Ой не тех. Но пустое. Давайте вон к тому навесу.
Лалафель помахал рукой тому навесу. Из-под того навеса ему ответили аналогичным взмахом.
— Зиночка, будьте добры, латте с овсяным молоком два раза, мы блюдём по-эльфийски непорочный образ жизни.
— Чем это от вас так несёт, сэр?
— Самый модный нынче одеколон, Зиночка, что же вы! Последний писк!
— То-то и оно, что последний. Жениться вам надо, сэр, вот что.
Полурослик вздохнул, положил на прилавок монеты. Получил две чашки с горячим напитком и кивнул новому знакомому на пару свободных бочек и тюков сена, куда можно было присесть.

— Ореховый Холод так Ореховый Холод, — сказал лалафель, делая глоток. — Меня зовут Ромка, и даже орочимасла не убоюся я, ибо являю собой пример во всех отношениях приятного полурослика самой непростой судьбы.

Он поднял глиняный стакан с кофе в тосте — за знакомство, мол.

— Работаю с восьми лет. Как женился. Меня сразу погнали взашей из школы и я был вынужден пойти работать в ближайшие каменоломни. Потом была грузовая баржа. Списан. Сучкоруб в лесном хозяйстве. Потом я мыл золото на шахтах. Сидел. Колледж Искусств, выпуск с отличием. Потом мне исполнилось десять. У меня уже дети, я пошёл в ковенант Пламени. Начал очень удачно. Подвиги, опционы, присяги, залоги, кредиты на системе, снова подвиги, успех за успехом. Через тридцать лет сплошных успехов в деле ратном и скандалов с правосудием, хвала Единому, нашёл на улице пятнадцать серебренников и купил себе первые в жизни штаны. Вот эти. Ношу их прямо не снимая, кроме бани, до сих пор. Теперь вы знаете обо мне практически всё, а я о вас всё ещё ничего. Как вас занесло в наш чудесный столичный город, где каждый гном может продать стекломой туристам по цене паровоза?

Отредактировано Romqa (2020-09-26 00:35:50)

— Одобряю, — кивнул Ромка, лучезарно улыбаясь. — Сработаемся. Значит, к делу. Смотрите, сэр Орехлад. Кофе стоит сумасшедших денег, а мой камзол так и вовсе каких-то невообразимых. Словом, вы мне по гроб жизни должны и в Крестоуне, будем честны, мои соплеменники, мило улыбаясь, уже бы размешивали цемент на мосту с последующим купанием должника в грязной столичной реке. Однако мы не в Крестоуне, а в прекрасном городе Эверстейте, где искусствам несть числа, и к взысканию долгов мы подходим творчески.

Он сделал глоточек кофе.

— Так вот. У моих академических и классических коллег довольно душные взгляды на современное и народное творчество. Я из-за этого уже девять раз отказываюсь от членства в составе жюри их маловнятного фестиваля. Однако на десятый, юбилейный, я думаю, соглашусь — коли моё место займёт мой представитель. То есть вы, сэр Ореховый Холод. Ваше полное имя и замечательный образ создают именно тот колорит, который заставит этих снобов сжаться в ужасе. А польза будет несомненная: помимо того, что можно ставить любые оценки любому коллективу, вас как члена жюри также ожидают не только бесплатные напитки и печеньки, а ещё и один раз обед. Насколько я помню из брошюры, в этом году экзокуропатки в разогретой плазме. Орочимасло добавите по вкусу.

Лалафель сделал ещё глоточек и дёрнул острым ухом. Он не был уверен, слышит ли собеседник тоскливые завывания горного скальда из шатра напротив, но сам слышал их прекрасно. Скоро жалостливая песня о нелёгкой судьбе гнома-узника должна была, ко всеобщему счастью, кончиться, и на сцену должны были выйти конкурсанты.

— У нас где-то минут двадцать, — сказал Ромка, допивая кофе. — После чего списки будут заполнены, подписи поставлены, и горячая экзокуропатка так и останется неотведанной. Так что соглашайтесь, дядь Хлад!

Отредактировано Romqa (2020-09-26 15:21:28)

— Во, — обрадовался полурослик. — Вот и хорошо. Как своему представителю, разрешаю комментировать как угодно. Коллеги за столом будут, скорее всего, нервно молчать, но вы не переживайте, они те ещё мудрецы. У одного, например, имеется глобус эльфийский. Надписи на квенье превращают какой-то, например, Хеллсвилль в край немногословной мистики и волшебного дурмана. Еще у него есть, кажется, тесла-ружье, но спокойствие, только спокойствие, на торжество с оружием нельзя.

Ромка спрыгнул на землю, аккуратно поставил оба стакана на центр бочки, чтобы не упали и не разбились, потянул Орехлада за рукав.

— Ну вы в курсе. Побольше таинственности там, я не знаю, загадочности. Но содержимое флакона я искренне прошу применять только в самом крайнем случае, если начнётся... А лучше отдайте-ка мне его, потому как мне с моего места будет виднее, если всё-таки начнётся.

В шатре напротив исполнитель как раз переходил на жалостливое крещендо. Крупные слёзы капали на деку лютни, кажется, в размере семнадцать девятнадцатых. Дворфийская высокая музыка была очень сложной и сугубо теоретической, — её лучше было не играть, а смотреть на ноты и плакать. Для некоторых пассажей было необходимо двадцать семь пальцев, а не каждый бард был так удобно оснащён. Народные же древние трактирные мотивы, от которых хотелось рвануть в пляс прямо на столе с кружкой в каждой руке, были в высшем аудиториуме очевидно не в чести. Лалафель грустно глянул маске в глаза снизу вверх — вот что я, мол, и имел в виду.

— Подходите вон к тому недоброму виндару за столом в розовом платьице в белый горошек, — показал Ромка пальчиком. — Это Лидочка, регистратор. Скажите, что вы от Ромки, она знает. Быстренько заполните бумаги и можете занимать место.

Лидочка недружелюбно поглядывала на окружающих из-под массивных бровей и скалила клыки. На кончиках волчьих ушей были заплетены маленькие изящные бантики.

Лидочка оскалилась.

— Шпинат, значит. Заполняйте анкету, — клацнула она зубами. — Ваша прописка, наличие музыкального образования. Дети есть? Родители не сумасшедши ли? Папа пьющий ли? А какая...
— Лидочка, солнышко, ну что же ты тиранишь принциа-инкогнито!
В районе стола появился Ромка. Высота стола была такой, что на волчицу смотрели только глаза, чёлка и уши, весь остальной лалафель скрывался.
— Как принца?
— Говорю тебе, принц в изгнании. Слышишь акцент? Вот! Сними с него маску — и кто он без неё? Гений, плейбой, меценат филантроп. Так что оставь формальности, я тебе позже всё заполню. И подпишу.

Рука лалафеля положила на стол коробку мясных галет, перевязанную ленточкой. Мохнатая лапа с покрашеным красным лаком когтями хищно уволокла галеты под стол.

— Что ж, молодой инкогнито, ваше место два... Чем это пахнет, господин Роман?
— Новый парфюм, будет модным через месяц, попомни мои слова. Даже в самой Синдарии ещё не!...

Вдруг грянул аккорд. Похоже, на сцену вышли первые конкурсанты.

— Что-то они рановато, — нахмурился Роман. — Ладно, сэр принц, занимайте место за тем столом бархатным и приступайте к оценочным суждениям. А я отойду пока, попробую что-то придумать с этим запахом. Керосином его залить, что ли...

Один из членов жюри, тучный бородач, до этого сумрачно косившийся то на сцену, то на Орехлада, то особенно красноречиво на флакон, всё же решился заговорить.

— Я слышал, о чём вы говорили с достопочтенным полуросликом, — доверительно произнёс он. — Я нет, я не ханжа, и... но нельзя же, право, привечать любую бездарность! Музыка — это искусство исполнения и сочинения, а многие просто беспощадно эксплуатируют фольклорные мелодии и тягу простого люда к физиологическим подробностям... я не слишком сложно, надеюсь?.. описанные иногда, впрочем, весьма занятно. Вот взять, к примеру, плясовую "Игривый мельник и два королевских урилы". "А чу-чу-чу, а га-га-га, а побараемся немного", — просто, ясно, звучит мелодично, можно петь на свадьбах и в заведениях общественного питания. Ну в смысле, я не против, народу тоже, кажется, нравилось. А вот эти, кто сейчас...

А "вот эти, кто сейчас", которые осваивались на сцене, оказались не так просты. Было понятно, что этот коллектив сыгранный и спетый, что материал собирался не по городам и весям с рынков и базаров, а писался самостоятельно для себя и цельно. Репертуар их состоял не из обычной смеси похабных песенок и ванильных баллад, перемежавшихся восхвалениями правящей монархической династии, — отнюдь. Партии и аранжировки рассчитывались на то количество музыкантов, которое выходило на сцену, песни были занятными и мелодичными. В отличие от менестрельника, выступавшего ранее, что учился понемногу чему-нибудь и как-нибудь, эти знали, что делают.

При всём при этом они были совершенно не тем коллективом, который должен был открывать конкурсную программу. Уж это-то было понятно, — объявления о выступлении Оркестра Королевского знамени имени Империи и Его Императорского Величества в эти дни разве что на лошадях не висели. А играл этот Оркестр, хоть и умело, но лишь высокоблагородные мотивы. А звучащее сейчас с подмостков назвать высокоблагородным не получалось.

Квартет на сцене, одетый в кожу и вооруженный инструментами странного образца, выдавал пассаж за пассажем, гремел и деморализовывал пожилых эверстейтовцев. Молодежь же, напротив, просветлела лицами, — велеречивые однообразные аккорды всем приелись, а это было ново и пробуждало в душе какие-то правильные для каждого нотки.

Но что-то тут было не то.

Атмосфера вокруг становилась какой-то непонятной, — на уровне ощущений. Как и почему, интересно, звучат эти диковинные инструменты? Да, струны есть, лады есть и даже как-то это всё сочетается с хаотичным и бодрым перебиранием пальцами безумно трясущих длинными волосами музыкантов. Но почему это всё звучит... так? И почему это вдруг стало так хорошо? Само собой, у каждого уважающего себя коллектива в составе есть или какой-нибудь ответственный за спецэффекты гном, или даже маг для иллюзий или серьёзных декораций. Иные даже использовали хитрые магические плетения для управления звуком. Но не жирно ли выпускать таких лицедеев в эту скучную палатку? Даже ради уличного фестиваля в Эверстейте? Цены на билеты сюда услуги таких специалистов никак не покроют. И почему у стражников такие отсутствующие лица?.. ну, то есть, более отсутствующие, чем обычно.

Песня об эльфийской рукописи тем временем кончилась. И певец, поклонившись подаренным овациям, воскликнул:
— Спасибо, спасибо! Вы отличная публика. О том, нашёл ли Торвальд скипетр горных королей, вы скоро узнаете. А следующую песню мы посвящаем одному падшему принцу! Она называется "Всадник из Льда!"
По затейливой лютне пробежали пальцы, раздался медленный перебор.
— Застыв на ветру-у, — начал вокалист, тряхнув волосами, — у синего льда-а, я скоро умру-у-у, уйду навсегда-а-а!

Под эти звуки из уборной вышел грустный лалафель Ромка, судя по всему, так и не избавившийся от стойкого запаха.
Он большими глазами посмотрел сначала на сцену, а потом на Орехлада.

По выражению его лица можно было сказать, что сказать, что происходящее его изрядно удивило, было ничего не сказать.

"Интересно", — подумал Ромка, — "как такой звук получается?". Тут точно без магов не обошлось. Однако же, странное во всём происходящем было даже не это... ну то есть, не самое странное. Лалафель считал себя знатоком песен и, конечно, всё на свете он не знал, но ушедшие в народ — вполне. И, как уже раньше было сказано, этот коллектив чужих вещей явно не играл. Но каким-то образом мальчик знал слова, знал мелодию и его безудержно несло подпевать.

Но ладно он, — полурослик отличался терпимостью к новизне. А вот остальной народ, даже самые консервативные уже устроили какой-то демонический пляс, подпевая визжащему на высоких нотах певцу, многие поднимали над головой руку с жестом в виде мизинца и указательного пальца, выставленных вперёд, в то время как средний и безымянный были прижаты к ладони. Этот жест по форме напоминал голову рогатого животного, — скажем, козы. От респектабельных и степенных лучших людей Эверстейта ожидать такого не мог даже Ромка. А ему происходящее с каждой минутой нравилось всё больше. Особенно усердствовал ректор Колледжа, — этот просто неистовствовал. Кто бы мог подумать, что этот хрыч так любит молодёжную музыку? — умилился Ромка. Он подобрался к столу жюри, которое в массе своей вело себя... от "отрешённо" до "неадекватно". И только Орехлад оставался обычным, ну то есть, вроде, как всегда.

Ну и сам Ромка. Вроде как. Наверное.

— Это форменное безумие, уважаемый эксперт, — сказал Ромка синдарийцу, — и совсем не лишённое таланта. Прямо в пляс хочется пуститься вслед за всеми. Зря, что ли, билеты брали, веселье идёт на всю катушку.

Но тут песня кончилась. Музыкант со странной лютней в виде боевого топора о четырёх струнах вскинул вверх руки с тем самым "козьим" жестом.
— Здесь куют металл! — заорал он.
Публика поддержала его совершенно безумным рёвом. Ромка не отставал, — происходящее его забавляло. Вот только интересно, почему на все эти вопли ещё не сбежалось в шатёр полгорода проверить что происходит. Или, — решил полурослик, — дело было в том, что хитрый маг заизолировал акустику внутри шатра?

Единственное, что омрачало веселье, это боль в рунических шрамах, но тут уж деваться было некуда — подаренный мальчику Орденом детектор плевать хотел, что тут развлекаются, и прилежно сообщал об обилии магической энергии.
— Нашему новому члену жюри!!! — вскричал певец. — Для нашего дорогого гостя из провинции наш культурно-столичный привет!
Он указал на Орехлада.
— Для тебя, беспечный странник и герой, песнь сложили мы сегодня! ВСТАНЬ! СТРАХ ПРЕОДОЛЕЙ!
И он запел, а за ним тут же грянули инструменты.

Кто сказал, что страсть опасна, доброта смешна,
Что в наш век отвага не нужна?
Как и встарь от ветра часто рушится стена.
Крепче будь и буря не страшна

Кто сказал один не воин, не величина,
Кто сказал другие времена?
Мир жесток и неспокоен, за волной волна
Не робей и не собьет она!!!

— ВСТАНЬ, — хором взорвалась толпа, — СТРАХ ПРЕОДОЛЕЙ! ВСТАНЬ В ПОЛНЫЙ РОСТ! ВСТАНЬ! НА ЗЕМЛЕ СВОЕЙ...

— И достань рукой до звезд, — задумчиво закончил Ромка.

Пытаясь перекричать шум, он поднялся на цыпочках и сказал Орехладу, которому была посвящена сия "песнь".

— Слушайте, сэр, откуда мы знаем слова этих песен, а? Или их знаю я, а вы их не знаете и вы здесь единственный нормальный?

Отредактировано Romqa (2020-09-27 22:09:09)

— Доводилось, — кивнул Ромка. — Я ж лалафель, мы ни дня без астрологических прогнозов не можем прожить. Они не сбываются, но это неважно. Главное верить. Ладно, тут явно замешана какая-то магия. Я не эксперт по магии, но тут явно замешана какая-то магия.

Тут Ромка не ошибался. Среди магов, людей труда, скорее, интеллектуального, встречались всякие чудачества. Кто-то в надежде проникнуть сквозь завесу законов природы и тайных искусств отбрасывал мораль и решался на противоречивые эксперименты,а кто-то же, напротив, проникался радостью творения и уходил в творчество. Картины, драматургия, высокие стихи... Иногда, например, даже песни. А кто-то находил себя в лицедействе или подготовке мероприятий. Может, как сейчас?.

— Что ж, народ! Это было незабываемо и разрази меня гром, если этот сейшн не должен запомниться нам надолго! На прощание мы хотели сыграть нашу самую известную песню "Алкая свежей тёлки взревели тролли-орки", но не в этот раз. Сегодня наш концерт в столице! Поэтому мы приготовили нечто СОВЕРШЕННО ОСОБЕННОЕ!

Несколько тяжёлых аккордов вступления, стук барабанов.

— Слова для этой песни написали не мы, — продолжал разрываться певец. — Мы взяли их из древней книги! Может быть, эти слова сотни лет никто не читал вслух! Так что кочумай, чуваки, жги, бей, заполняй!
Заревела музыка, в этот раз вселяющая ужас и давящая гранитной скалой. Двойка охнул и схватился за голову.

Шутки явно кончились, — вместо развесёлого концерта со всеобщей анархией и выбрасыванием на сцену девичьего нижнего белья, теперь здесь происходило что-то очень нехорошее. Толпа сжалась в страхе, не в силах ни убежать, ни напасть. Всё, на что их хватило, это упасть на колени.

— Дагон! Шаб-Ниггурат! Пробудись, о Повелитель, Чёрный Козёл Лесов с Тысячью Младых! — в экстазе орал певец под мрачные низкие звуки невиданных инструментов. — СОЛО! ВО СЛАВУ! В хронике моей есть последняя глава! К сожаленью, в ней обрываются слова! Самого-о Дагона сын из морских пришёл глубин!..

Быстро-быстро, на грани видимости перебирая пальцами по грифу, тонкий бард в кожаной одежде с шестиструнной лютней затряс волосами. Резкий звук мелодии заполнил помещение. Певец изрыгал неслыханные раньше, ужасные, непонятные слова. Кошмар достиг своего апогея. Сейчас должно было произойти что-то страшное, — читалось на лицах слушателей, — сейчас они доживали последние минуты! Сейчас должна разверзнуться с треском земная твердь и оттуда поскачут демоны, четыре всадника, вестники конца света, и последним взойдёт самого Дагона сын! Кто бы ни был его сын, и кем бы ни был сам Дагон. Всё, что могли собравшиеся, это дрожать от страха.

Ромка разозлился. Да, на него тоже повлияло давление со стороны этих кожаных менестрелей. Да, он тоже знал слова песен и тоже порывался подпевать, но всё-таки в безумие, как остальные зрители этого ужаса, не впадал. И даже сейчас вселяемый ужас его не сказать чтоб сильно трогал. Напротив, он его раздражал. Он списал было это на твой идеальный слух и замечательный вкус, но вдруг с удивлением обнаружил, что его собеседник тоже не сказать чтоб впал в ужас, — вместо этого он сурово шёл к сцене мимо согбенных слушателей.

— Мы с вам избранные, сэр, — сказал полурослик синдарийцу, перекрикивая жуткие звуки. — Нас не прошибло торжественностью момента вызова сюда древнего бога зла. Даже не знаю что делать, бить их, что ли? А то полезут щас тысячи младых козлят, кому это надо...

Отредактировано Romqa (2020-09-29 14:22:23)

Ромка закивал.
— Ну коли так, тогда врываемся в безумие.

Прорываться к сцене, конечно, было сложно. Толпа обезумела, двигалась хаотично, натыкаясь друг на друга. Затопчут как пить дать. Лалафель-то, конечно, крепкий, но силёнки и габариты метра с ушами и тридцати килограмм, конечно, закрывали вопрос штурмового удара. Потеха вырисовывалась нешуточная, фестиваль однозначно перестал быть томным.

Публика носилась и орала, то накатывая на сцену как волна на берег, то рассыпаясь по шатру в самых неожиданных направлениях.
— Шикарный слэм! — прокомментировал движение люда певец, весело смеясь.
Соло и не думало заканчиваться. Тот тощий менестрель, что извлекал его из своей лютни, вдруг словно размылся в воздухе, расфокусировался и через мгновение их на сцене уже было двое. Одинаковых, трясущих длинными волосами. Но вот мелодия соло тоже задвоилась, разошлась, а потом две мелодии сплелись в один причудливый узор.
— В терцию играют, — заметил Ромка со знанием дела. — Красиво, блин, аж жалко прерывать.

Соло, впрочем, преображалось. Музыканты глядели на Орехлада, но постепенно, не теряя, впрочем, темпа, тональности и, увы, колдовской силы, песня превратилась в ту, под которую синдарийцу было бы удобно танцевать.
Вокалист тряхнул хаером, — вдруг кудрявым, — и тонким голоском запел песню о "Скользком тате", широко известную лирическую балладу Михаила Жигана. Это было что-то новое: до того репертуар коллектива состоял исключительно из личных песен, вызывающих всяких древних.

Онъ проникъ къ ней поздней ночью
съ явной целью
адюльтера,
Онъ оставилъ капли крови
въ мезонине
на портьере!
А она укрылась въ спальне,
Тихой поступью неспешной,
Но въ ея сердечке юномъ и наивномъ
Страхъ кромешный!

Анна не молчите, вотъ, вдохните
Ароматной соли...
Кто же сей охальникъ, что изъ спальни
Убжалъ, какъ кроликъ?
Мы сюда спешили что есть мочи,
Но ужъ было поздно…
Учинилъ ли онъ, Анюта, ахъ, надъ Вами
Злыя козни?!

Анна, вы въ порядке?
Вы скажите, Вы въ порядке, Анна?
Анна, вы въ порядке?
Вы скажите, Вы въ порядке, Анна?
Анна, вы въ порядке?
Вы скажите, Вы въ порядке, Анна?

Музыка становилась, что ли, менее зловещей? Или показалось?

Вдруг в голове раздался оглушительный голос:
"НЕ СМЕЙТЕ! НЕ МЕШАЙТЕ МНЕ!"
Ромка в панике огляделся, но никого необычного не увидел.

Отредактировано Romqa (2020-09-29 18:15:37)

И после этого вопля — словно схлынуло наваждение!

Вместо четырёх... или уже пяти музыкантов на сцене торчали четыре морских тролля! Несмотря на то, что они были прямоходящими, имели две ноги и две руки, в их облике не угадывалось ничего человеческого. Это были серо-белые скользкие твари, которые сокращались и расширялись при дыхании, и своими рылами были похожи на безглазых жаб с непрестанно вибрирующими короткими розовыми щупальцами на конце тупой морды. Однако же при этом они были одеты в кожаные одежды, наплечники с металлическими шипами и шипастые ошейники.

— Мать моя! — заорал Ромка. — Во попали!

"Музыканты", сжимая в руках бесполезные для них инструменты, тупо смотрели на них с Орехладом. Но потихоньку до них, похоже, начинало доходить. И лалавель подозревал, что их лютни совсем не просто так в виде топоров сделаны.

— Ой, сэр Орехлад, ой что будет!.. — запричитал полурослик. — Что делать? Бить их теперь точно нельзя, потому что чудил этих резать надо долго, там даже если башку смахнуть, оно ещё будет полчаса гулять. Я это племя знаю!

Но теперь они стояли на сцене, разодетые самым экстравагантным образом, и мрачнели с каждой секундой. И представить, что эти рыбища сами оделись в кожу и шипастые ошейники и припёрлись на концерт в Эверстейт... Ромка в какой-то степени на седьмом небе от счастья — этой историей можно будет лет четыреста угощать всех знакомых. Осталось только выбраться отсюда и чтоб забавная история при этом не превратилась в трагедию катастрофических масштабов.

Что интересно, зловещая музыка при этом не прекратилась.

— Экий вы танцор диска! — восхитился Ромка. — И ведь...

"НЕ МЕШАЙТЕ МНЕ!"

Вместе с этим громовым раскатом голоса в голове вдруг раздался хлопок, музыка прекратилась, остался лишь какой-то низкий гул, время словно замерло. Движения замедлились, всё вокруг как будто окутал туман, — вещи были различимы, но увидеть толком что-то дальше двух-трёх метров было уже сложно. Ромка раздраженно вздохнул, он не любил быть медленным, но, оглянувшись, он понял, что ему ещё повезло — остальные-то просто, казалось, застыли, не двигаясь. Остался только он и сэр танцор.

— Нет, всё-таки мы избранные, — довольно сказал лалафель. Голос тонул в вязком гуле, но это было лучше гремящего соло во славу легиона младых. — Не знаю, что случилось, но это наш шанс.

Он перевёл взгляд на пол сцены, где располагался люк для технических нужд.

— Есть у меня некоторое подозрение...

Пора было прекращать весь этот цирк.
Хоть и не без тайного сожаления, — когда ещё такое услышишь...

Ромка двумя руками схватился за кольцо люка и потянул на себя. Эта штука должна была открываться легко, но сейчас поддавалась крайне неохотно. Как будто люк держали снизу. Полурослик вздохнул. Придётся, похоже, использовать неизящную грубую силу. Он, превозмогая густой туман, подошёл к одному из болотников, застывшему с совершенно идиотской миной, мягко разжал толстые бородавчатые пальцы "музыканта" и щёлкнул застёжками ремней, поддерживающих лютню, от чего она с жалобным звоном упала на дощатый пол. И звук падения однозначно подтверждал приличный вес инструмента. И правда — секира секирой, только и того, что со струнами.

— Заберу себе как трофей, — негромко проворчал лалафель.

Он схватил музыкальный топор за гриф, поднатужился и обрушил его на люк. Своей силы у полурослика хватило лишь на то, чтобы поднять топор; падал тот уже под собственным весом. Но и этого было достаточно — железо вгрызлось в дерево, звякнули петли, и люк провалился вниз. Издав торжествующий крик, Ромка прыгнул в проём.

Он сам не знал, что ожидал там обнаружить.
Но обнаружил неожиданное.

Можно было предполагать что угодно. Что там сидит и управляет спектаклем сам Дагон в дорогом фраке. Что это спившийся маг, что это расшалившийся учёный, что там портал в Эдерион и через него прибывает многотысячная армия вторжения. В конце концов, даже Его Императорскому Величеству в этом подсобном помещении лалафель бы так не удивился.

Словом, там сидел беленький кот. Он был белоснежным, пушистым, с голубыми глазами и растерянным видом. На шее у него висел ошейник мягкой кожи с аккуратно начерченными рунами, а на голове у него была остроконечная долгополая шляпа насыщено-синего цвета со звёздами и полумесяцами.

— Я же простил не мешать, — расстроенно сказал кот.

Двойка молча смотрел на кота. Затем высунул голову в образовавшееся на месте люка отверстие и посмотрел на синдарийца.
— Там это... — лицо полурослика было растерянным. — Этот... такой... с ушами. В шляпе. Как у вас, но не такой.
Он как мог показал жестами уши и шляпу.

Виновник происходящего под сценой жалобно мяукнул.