Тишина. Не то чтобы Эш проявлял должное внимание к звукам прямо сейчас, не то чтобы его можно было сравнить с каким-нибудь охотником, выжидающим жертву. Нет, скорее, он вообще был слишком расслаблен. И для того, чтобы быть охотником, и для того, чтобы быть жертвой. Поэтому не слишком обратил внимание на то, что после его слов никаких звуков не раздалось. По крайней мере, он их не услышал. И осознание того, что ожидаемых шагов не последовало, проявилось не сразу. Какое-то время Руперт еще стоял возле печи, выжидая пока жидкость в турке постепенно начнет подниматься, затем привычным движением приподнял посудинку и, придерживая ее чайной ложкой, потому как ручка держалась в ней довольно плохо, вылил черное содержимое сначала в одну кружку, затем в другую. Простые жестяные кружки, ничего вычурного. Такими же пользовались шахтеры в этом городе. И, наверное, поэтому они были для Руперта настолько привычными.
Затем задумался. Чуть выпрямился. Повернул голову к лестнице наверх. Не идет. Даже если это была Лилиан, она решила не спускаться. Она ли? Все еще тихо. Эш пожимает плечами, моргает, возвращается к двум кружкам, подливая в них немного молока – для себя поменьше, для нее побольше. Затем кидает по ложке сахара. Задумывается Подкидывает еще одну ложку для медсестры, которая вроде уже была клинике. Затем, осторожно взявшись за ручки, берет обе кружки и с все тем же слегка сонным, слегка уставшим, выражением лица идет на выход.
Где его ждет пустота. Ни гостей. Ни клиентов. Ни Лили.
Медленная прогулка до холла и кабинета за окошком так и не явили внезапного гостя. Доктор только пожалел о том, что сделал лишнюю порцию кофе, но, в конце концов, ничего страшного. Еще только утро. И, вернувшись обратно к документам, присев на стул, начал просматривать записи. Записи, которые должны были рассказать, как пройдет этот день. Еще один день, проведенный в клинике для тех, кто дышит воздухом Хеллсвилля и выдыхает свои легкие.
И день, надо сказать, обещал быть довольно таки спокойным. Всего два пациента, по крайней мере из тех, что запланированы, намекали на кучу свободного времени. Конечно, как такового, свободного времени у Руперта не было. Он всегда был занят. Если не пациентами, то зельеварением. Алхимией. Лекарствами. Исследованиями. Снова лекарствами. День выгорал быстро, стоило заняться делом, стоило просто окунуть голову в тот омут, что каждое утро наполнялся до краев случаями, слухами, рассказами, непредвиденными обстоятельствами, криками.
Любому приезжему могло бы показаться, что в Хеллсвилле не бывает событий. Не вполне верно. Те, кто живет здесь, видят эти события каждый день. Просто каждый по-своему. Молчаливые, одетые в маски и перчатки, вечно подкашливающие, эти жители каждый следил за своей частью города, не всегда ограниченную территориями, но, скорее, за какой-то вполне конкретной стороной жизни серых улиц и его обитателей. Мясник следил за тем, сколько его постоянных покупателей придут сегодня. Оружейник следил за поставками пороха и железа с окрестных шахт, не поменялись ли они. Руперт же следил за тем, как часто случаются приступы кашля у прохожих. У тех, кого он знает, у тех кого он не знает. По ним можно было понять, насколько все плохо. Или насколько все медленнее переходит в состояние “еще хуже”.
Наверное, то была доля фатализма. “Все становится только хуже.” Хватило всего-то одной жизни, проведенной в этом городе, чтобы выветрить из головы мысли о том, что когда-нибудь станет лучше. Нет, для хеллсвилльцев “лучше” означало переезд. Куда-то, где нет дыма заводов и этого смога, разрушающего легкие. Заставляющего их чернеть, осыпаться, стоило телу оказаться на столе у Руперта. Не обеденном столе. Рабочем столе на втором этаже, в холодной комнате с открытыми окнами, впускающими весь свет, что позволял этот город. “Лучше” означало бегство. Бегства для Эша не было. Потому как бежать было некуда. Поэтому “лучше” вскоре стало означать “все катится в Бездну не так быстро, как я предполагал”.
А иногда “лучше” означало звук открывающейся двери. И знакомый голос.
- О, доктор! Вы уже тут! - он был мелодичным. Милым. Радушным. Знакомым, будто они знали друг друга еще со времен приюта. Но Лилиан Уорнер не жила в Хеллсвилле в те дни. Фактически, она вообще появилась здесь “недавно”. “Недавно” означало примерно год. Они были вместе, в клинике, еще меньше. Часть времени ушла на поиск работы. Часть времени ушла на то, чтобы понять все новые моменты, принять их.
Лили не была врачом. Не была доктором. Не имела образования в этой области, но, собственно, Руперт также его не имел, из-за чего это обращение заставляло его еле заметно морщиться каждый раз, но сегодня этой реакции не было. Два грустных глаза просто взглянули на вошедшую женщину в белом платье с накидкой, опускающей повязку со рта, открывающей лицо и как всегда... как всегда, мило улыбающейся. Не конкретно для Руперта – кажется, Лилан улыбалась так всегда. По-матерински. По-доброму. Так мило. Так славно. Пока уголки ее губ чуть не опускались, а взгляд голубых глаз не проходил по холлу, подмечая, что никого больше сегодня в это утро не прибыло. А это значило, что в клинике довольно тихо.
- Да, доброе утро. - отвечает он, убирая в сторону те планы, что успел записать на бумагу, смыкая обе руки в замок и подпирая ими подбородок. Так, чтобы получше видеть сновавшую туда-сюда медсестру, скидывающую с плечей накидку, вешающую ее рядом с синеватым плащом Эша.
- Доброе. Все тихо? - снова ее милый голос. Задающий вопросы, пока женщина проходит от одного конца холла в другой, на этот раз в сторону кабинета где сидел Руперт, заставляя его приподняться, уступая место.
- Да, пока да. Первый прием назначен на полдень, так что, думаю, пока я займусь лекарствами. - он встает, упираясь ладонями в столешницу, стоило двери открыться. Не смотрит на Уорнер, до самого последнего момента, когда уже выпрямляется, и разница в росте становится очевидной. Он смотрит сверху вниз. Устало. Без высокомерия. Со взглядом, в котором будто выжгли все желание двигаться вперед, и этот привычный взгляд не дает ни шелохнуться, ни дрогнуть. Только кивнуть. Привычно. Привычно...
- Удачной работы. - снова с улыбкой, но перед тем, как окончательно отпустить Эша, бросает еще одну фразу – Кстати, сделать вам кофе? -
- Нет, спасибо. Я сделал две порции. Правда, ваша, видимо, остыла. - отвечает он, уже уходя, оставляя светловолосую в кабинете. Постоять еще пару секунд, послушать его шаги, прежде чем они начнут отдаляться, становиться еще тише. И с ее губ наконец-то сползает улыбка. А веки медленно опускаются. Вздох покидает легкие. И она снова набирает в них воздух. Приоткрывает глаза, тут же садится за свой стол. Свой. И, снисходительно улыбнувшись, расставляет на свои места письменные принадлежности, убранные Рупертом с непривычки не на свои места.
Вот теперь день действительно начался.